– Он покинул движение?

– Не совсем так. Скорее переменил направление.

– И куда же ведет его новый путь?

– Да пожалуй, трудно сказать определенно. Но у него есть сила и влияние, он платит большие деньги нужным людям, и полицейские относятся к нему благосклонно. У него есть боевики, поэтому его боятся.

– Насколько я понимаю, он гангстер. Убийца, грабитель, сутенер.

– Полагаю, что так. Его чаще называют Эль-Колорадо. Я пойду к нему. Как по-вашему, это хорошая идея? Я заключу с ним союз, который позволит добиться больших успехов, вот увидите.

– Эль-Колорадо, – повторил Спешнев. – Это может показаться смешным, но тебе, вероятно, следует приготовиться к встрече с трудностями.

17

Фрэнки был ко многому привычен. Например, когда кто-нибудь из боссов визгливо орал на него и говорил, что он дерьмо, что он никто, что он чрезвычайно глуп и его мать должна стыдиться того, что раздвигала ноги для его отца. Такое случалось довольно часто, и Фрэнки отлично знал, как себя вести в подобной ситуации: достаточно было уставиться в землю, всем своим видом изображая раскаяние, и ждать, пока боссу не прискучит ругань и он оставит его в покое.

Но то, что случилось на сей раз, оказалось для него совершенно новым. Маленький еврей просто сделал так, что Фрэнки на несколько дней как бы исчез со света. Казалось, будто он больше не существовал. Мир вел себя так, словно он был призраком, невидимкой. Никто с ним не разговаривал, никто его не узнавал, никто не позволял даже своей тени соприкоснуться с Фрэнки – вот до какой степени серьезно все это устроили.

Как ни смешно, это по-настоящему задевало Фрэнки. Ему было больно; такой душевной боли он еще никогда не испытывал и даже не представлял себе, что такое возможно. И вот он молился. Не потому, что был таким уж религиозным человеком: он имел какие-то соображения о чем-то там, наверху, перед чем ему предстоит ответить, но мало тревожился из-за грехов, совершенных из корысти, за которые он пойдет в вечный огонь. Однако Фрэнки хотел предстать перед святым Петром, не запятнав себя предательством. Он хотел, чтобы святой Петр сказал ему: «Фрэнки, ты был плохим мальчиком, но всегда делал то, что тебе приказывали, и никогда не крысятничал, так что, насколько мне известно, ты был хорошим парнем и хорошим гангстером. Все остальное может быть прощено, только измена не прощается». Он молился, чтобы ему дали еще один шанс. Вероятно, в мире этот день выдался скудным на всякие события, потому что Бог нашел время, чтобы взглянуть на Фрэнки, и позволил маленькому еврею с грустным лицом простить его.

– Мне очень жаль, сэр.

– Не называй меня сэр, Фрэнки. Я вовсе не босс. Я только советчик и друг, обремененный различными обязанностями. Называй меня просто: Мейер.

– Да, Мейер.

– Ты допустил очень серьезную оплошность. Предполагалось, что ты не будешь пить и уж тем более лезть к людям с разговорами. От тебя не ожидали вовсе никаких действий.

– Да, Мейер.

– Фрэнки, эти указания не были случайными. Я давал их вовсе не для собственного удовольствия. Ты меня понимаешь?

– Да, Мейер.

– Когда ты говоришь «Мейер», то мысленно произносишь «сэр». Я слышу это в твоем голосе. Произнеси «Мейер» так, чтобы ты и в мыслях говорил «Мейер».

– Да, Мейер. Да, Мейер.

– Лучше, намного лучше. Теперь слушай меня и думай. Думай!

– Да, Мейер.

– Мы не можем потерять Кубу. Не можем. Ни в какую. От Кубы слишком многое зависит. Но на Кубе все очень напряженно и неустойчиво. Нашими партнерами – хотя об этом не говорят вслух и не составляют никаких документов – являются некоторые американские корпорации, которые тоже зависят от денег, поступающих с Кубы в форме дешевого сахара, рабочей силы, фруктов, недвижимости и, в конечном счете, оффшорных предприятий. Но эти люди не нашего пошиба. Наши методы их не устраивают. То, что мы решаем наши проблемы силой, пугает их. И все же они нам нужны.

– Да, Мейер.

– Они должны чувствовать себя удобно рядом с нами. Они должны видеть в нас немного смешные карикатуры на самих себя, словно капитализм всего лишь повел себя чуть-чуть экзотично. Мы как будто герои рассказов Деймона Раньона [30]  или же кинофильмов с Джорджи Рафтом, Эдди Робинсоном или Хэмфри Богартом. Мы не прибегаем к насилию, мы не обманщики и не грубияны. Нет-нет, мы живописные, колоритные, привлекательные мошенники. Мы звезды, и преступление – наш экран. Ты меня понимаешь?

– Да, Мейер.

– Бен Сигел понимал это лучше всех. Там его любили, и останься он в живых, то стал бы настоящей звездой, я уверен в этом. Его показывали бы по телевидению. Крупный, красивый, привлекательный мужчина, какие нравятся женщинам. Он мог бы стать эмиссаром, связывающим нас с ними. Это просто несчастье, что он погиб таким молодым.

Фрэнки понял, что Бог сегодня милосерден. Он сморгнул с ресниц набежавшие слезы благодарности.

– Мейер, я много знаю о Бене. Бен, Бен, Бен! Он был героем! – воскликнул Карабин. – Как я любил его! Другие любят Ди Маджио или Теда Уильямса, а я... я любил Бенни. Я мечтал познакомиться с ним, но он покинул нас прежде, чем у меня появилась такая возможность. Я хочу стать похожим на него. Это всегда было моей мечтой.

– Приятно слышать. Я любил этого мальчугана как сына и целый месяц ставил за него свечи в католической церкви, хотя мы с ним оба иудеи. Вот как я любил его... Мне было необходимо показать это. Кто-то выстрелил ему в лицо, когда он читал газету, и кое-кто даже поговаривает, что это я заказал его.

– Я никогда в это не верил. Это не мог быть великий Мейер.

– Это не был кто-то из моих людей. И вообще кто-то из наших. Это был посторонний. Ты меня понимаешь?

– Мейер?

– Да.

– Не в оправдание. Только чтобы объяснить. Прошу вас, только на этот раз.

Мейер задумался. Потом сказал:

– Ну что ж, объясни коротенько.

– Парень, с которым я поругался...

– Знаю, телохранитель конгрессмена.

– Разве вы не знаете, кто он такой?

На этот раз Мейер не имел точного ответа.

– Какой-то головорез со значком, – бросил он. – Вот и все.

– Мейер, я слышал в «Сан-Суси», как один из фраеров признал его. Вот это меня и грызет по-черному. Именно потому я завелся и полез в бутылку. Это тот самый парень из Хот-Спрингса. Который пришил Бена. Который прославился, потому что застрелил Бена, даже не предупредив. Бен клялся, что достанет его. А оказалось, что это Бена застрелили прямо в лицо, когда он сидел на своем диване. Так вот, этот амбал и есть его убийца, говорю вам.

Его слова, как ни странно, серьезно задели Лански. Он сразу увидел, насколько хорошо складываются все детали, образуя четкую картину: Арканзас, политические связи, рост и заметная с первого взгляда крутизна телохранителя. Что-то похожее на страсть – чувство, которого он никогда прежде не испытывал, – внезапно пронзило его, окрасив мысли красным.

– Подумайте об этом, Мейер. Прошу вас. Подумайте. Я не буду больше говорить об этом. Но это тот самый человек, который убил Бена Сигела. Бог привел его сюда, прямо к нам под нос. Что, по-вашему, нужно с ним сделать?

Но уже через секунду к Мейеру вернулась его обычная мудрость. Да, что-то в нем изменилось, но он был мудрецом.

– Никогда не следуй туда, куда ведут чувства. Это самое настоящее проклятие. Прежде всего – бизнес. Только так, и никак иначе. Сначала бизнес, а здесь нам нужно сделать очень и очень много, причем очень осторожно, да, осторожно, чтобы укрепить наши позиции и застраховаться от любых осложнений.

– А потом?

– Если это он, если мы будем знать, что это он...

– Да.

– Тогда мы убьем этого schmata. Но, как всегда было и будет, бизнес прежде всего. А потом месть. Или, вернее, правосудие. Ради этого я и сам мог бы убить.

18

– О, юный крестоносец! – воскликнул Эль-Колорадо. – Какой прекрасный экземпляр! Входи, мой мальчик, дай-ка мне посмотреть на тебя.