– Я? Ну, наверно, я имел в виду европейскую армию. Там так много стран, что очень трудно их все запомнить.

– Но среди них есть одна большая красная, верно? Сдается мне, я что-то читал о ней. Там вроде бы иногда попадаются эти комми-"томми". А вам не приходилось слышать об этой стране, мистер Продавец пылесосов?

– О, вы меня совсем запутали! К тому же уже поздно.

– То есть я не могу рассчитывать на прямой ответ? А вопросы у меня такие: кто вы такой, черт вас возьми, и почему вы дважды спасли мою задницу от крепкой порки? Почему вы ведете себя как закадычный кореш из кинофильма? И почему вы приперлись за мной в эту забегаловку? Я срисовал вас уже час назад, когда слонялся по Эмперадо, а ведь я не слишком силен в такой игре. Поэтому я засел здесь и стал дожидаться вас. И еще одна, на мой взгляд, серьезная вещь. Я уверен, что вы хотели, чтобы я вас увидел, только никак не могу взять в толк, зачем это понадобилось такому ловкому парню.

– Я ответил бы вам совершенно прямо, если бы у меня был ответ. Но у меня его нет. Да, я пришел сюда, чтобы встретиться с вами. Но не для вопросов или ответов, а лишь для того, чтобы кое-что сказать.

– Я весь внимание.

– Всего лишь одну вещь. Я хочу предупредить вас, как один бывший солдат другого бывшего солдата. Такая борьба не для вас. Если вы хотите бороться со злобными коммунистами, отправляйтесь в Корею или на Кипр. Их можно встретить также в Малайзии, Кении, Бирме и Индокитае. Они везде. Сражайтесь с ними лицом к лицу, на войне, убивайте их или погибните сами, если вам все же изменит удача. Вряд ли удастся найти кого-то лучше вас для таких дел. Но, Суэггер, не здесь. Это Гавана. Здесь все совсем иное. И разобрать, где свой, а где враг и что нужно делать, совсем не так легко, как на войне. – Тощий широко улыбнулся и допил свой мохито. – Премного благодарен за выпивку. А теперь мне пора идти.

– Это самое малое, что я мог для вас сделать, дружище. И я все еще остаюсь вашим должником, а я вообще-то предпочитаю отдавать долги.

– Суэггер, вы ничего мне не должны. У меня очень широкий круг обязанностей, и то, что идет на пользу вам окажется полезным и для меня. Доброй вам ночи, мой друг.

Он надел панаму, победоносно улыбнулся и зашагал прочь.

Эрл проводил взглядом своего нового знакомого, пересекавшего легкой изящной походкой полупустой бар, и задал себе вопрос, каким мог представать мир в воображении столь таинственного и столь одаренного человека.

29

Багажник стоявшего около университета черного «де сото» тридцать восьмого года выпуска был забит до отказа. Там лежали: ручной пулемет «мендоса» мексиканского производства калибра 7 мм и тысяча патронов к нему; автомат «стар RU-1935» калибра 9 мм и десять магазинов по тридцать патронов; три дробовика «винчестер» Модель-97, предназначенных для подавления уличных волнений, и триста обойм для заряжания в оба ствола; три револьвера «руби» калибра 0,38 дюйма; семь автоматических пистолетов калибра 9 мм и 0,45 дюйма, главным образом «стар» и «обрегон». Там имелись также дубинки, плетки, ручные и ножные кандалы, ручные гранаты, сигнальные ракеты, тряпки для завязывания глаз, веревки, цепи – в общем, обычное снаряжение оперативной группы кубинской военной разведки.

На переднем сиденье автомобиля расположились Рамон Латавистада и Франко Карабиньери, «Фрэнки Карабин», оба в полотняных костюмах и белых рубашках с расстегнутыми воротничками, в черных очках и панамах, надвинутых на глаза. Несмотря на ночь и относительную прохладу, оба сильно потели и то и дело утирали лица носовыми платками. Так они сидели, ждали и непрерывно курили. Ни одному ни другому даже не приходило в голову снять черные очки.

– Скорее всего, он так и не выйдет, – заметил Фрэнки.

– Боюсь, что вы правы, – ответил Рамон.

– Что за фигня?

– Полностью с вами согласен. Что за фигня?

– Можно подумать, что он знал.

– Похоже на то. Такое впечатление, что за ним кто-то приглядывает.

– И он сделал ноги.

– Что?

– А, это мы так прикалываемся в Штатах. В смысле – сорвался, сбежал. Это из кино. Вы смотрите кино?

– Никакое кино не сравнится с моей обычной реальной жизнью.

Толпа редела. Ораторы были донельзя скучные. Первым выступал Ортес, либерал, восторгавшийся раем, который устроили у себя англичане. Затем Лопес, социалист, который еще больше расхваливал Россию. Потом сеньора Рамилла, побывавшая под бомбежками во время испанской войны и потерявшая там глаз, делилась красочными воспоминаниями о парадах на Рамблас и о солидарности молодежи.

Увы, ко всеобщему недовольству, молодой оратор, которого все ожидали, который мог вдохновить и зажечь, заставить кровь течь быстрее, а сердце биться чаше, пока он разворачивал перед слушателями описание Кубы для кубинцев и предсказывал конец El Presidente, – молодой оратор так и не выступил, хотя его участие было объявлено в программе. И поскольку большинство присутствующих явились, чтобы послушать именно его, чувство разочарования ощущалось почти физически. Главная обязанность вождя – вести, а не разочаровывать людей.

– Ну вот, день потрачен впустую. Мои люди не слишком-то обрадуются.

– Никто не обрадуется, пока мы не изловим этого cabrone.

– Что это означает?

– Гомосексуалист.

– Неужели он...

– Вообще-то нет, но я называю его так, поскольку это все равно что плюнуть ему в рожу.

Латавистада завел мотор и тронул автомобиль с места, ничуть не беспокоясь о том, что расталкивает бампером расходящихся с митинга. Несколько молодых принялись размахивать руками, выказывая свое презрение, и один сделал настолько оскорбительный жест, что капитан совсем было решил выйти, чтобы измордовать нахала. Однако хладнокровие взяло верх над раздражительностью, и два новых приятеля покатили по ночным улицам Гаваны.

– Я позвоню в политическую секцию, – сказал Латавистада. – Не исключено, что у них появилось на него что-нибудь новенькое. Если нет, то мы пойдем к одному типу по фамилии Кубитски, это репортер из «Гавана пост» и он, насколько мне известно, внимательно следит за всеми этими делами. Потом мы еще раз перетряхнем квартиру нашего подопечного. Пусть мы не возьмем его этой ночью, но мы все равно его возьмем, это я вам гарантирую.

Но крыса улизнула. Ни телефонные звонки, ни поиски, ни полицейские посты, ни показания свидетелей и коллег, как добровольные, так и под нажимом, не помогли добыть необходимую информацию. Даже Мирта, жена человека, которого они разыскивали, угрюмое забитое существо с непослушным ребенком на руках, не имела понятия о его местонахождении. Это установили женщины-агенты Службы военной разведки, искусно проведшие с ней беседу в прачечной, куда пришли под видом посетительниц. Проводить официальный допрос не следовало, так как сведения об этом разойдутся со скоростью света, обязательно дойдут до ее мужа, и ему станет ясно, что за ним идет охота.

– Может быть, он отправился домой.

– А где его дом?

– Хороший вопрос. Я слышал, что он откуда-то с востока. А вот откуда точно – неизвестно. Кто он, этот человек? Мы знаем, что он делает, во что он верит, но до сих пор не узнали, кто он такой.

– Наверно, эту информацию непросто получить. Это можно было бы уз...

– Это можно узнать так, или иначе, или как угодно, – перебил собеседника Рамон. – Можно добиться пытками, можно подкупить, можно выследить. Увы, я нахожу все эти способы ненадежными и очень медлительными. Вы считаете кубинцев ленивыми и беспомощными, не так ли, мой друг?

– Приятель, да я же никогда...

– Что ж, я покажу вам одну нашу кубинскую организацию, отличающуюся высочайшей эффективностью. Мы получим эту информацию через... – Он сделал паузу, посмотрел на изящные наручные часы и продолжил: – Через два часа. Это должно вас немало позабавить, Фрэнки Карабин.

Фрэнки внимательно следил за их прибытием. Они прикатили на шести «черных мариях» – черных двухтонных грузовиках – и с молниеносной быстротой высыпали наружу, по десять человек с винтовками и дубинками из каждой машины, под командованием sergentos со свистками и пистолетами, потрясая отточенностью каждого движения. Солдаты любили унижать и калечить людей, и в этом заключался главный секрет их успехов. Громко топая ботинками, они бежали по знаменитой мраморной лестнице из ста ступеней, ведущей на вершину идиллического холма, где находился университет Гаваны, отделенный этими зелеными склонами от приземленной скучной действительности, – бежали, избивая каждого, кто попадался им на пути, ломая испуганно кричавшим студентам руки, ноги и ребра, сворачивая носы, выбивая зубы, сбрасывая искалеченных со ступенек и разбрасывая по сторонам бумаги, книги и тетради. Они яростно ревели. Это были необразованные деревенские мужики, в которых развивали и лелеяли тягу к насилию. Их держали в строжайшей, даже чудовищной дисциплине, и они пользовались любой возможностью и даже намеком на возможность, чтобы разрядиться в зверской жестокости. Они никогда не разочаровывали. Вот они добрались до верха, свернули немного в сторону и ворвались в здание юридического факультета.